Музей «Гараж» поставил инклюзивный эксперимент

«Лучшее, что произошло со мной в моей жизни, – потеря зрения. Серьезно. Теперь я живу в мире запахов и звуков, я будто по-настоящему стал ощущать его и ценить». С этого начинает свой комментарий к выставке «Единомышленники» один из ее участников. Выставка открыта в Волго-Вятском филиале Государственного центра современного искусства (ГЦСИ) в составе «Росизо». Автор приведенных выше слов называет себя Евлад. В прошлом бариста в кафе Арсенала, Евлад научился обходиться доступными органами чувств, работает шеф-поваром и теперь оказался одним из пяти добровольцев, при участии которых московский «Гараж» сформировал свой главный в этом году региональный проект.

Помимо Евлада в создании выставки участвовали Юлия Кремнева – экономист, юрист и мама слепоглухого ребенка, а поэтому исполнительный директор межрегионального благотворительного Общества семей слепоглухих; Екатерина Крылова, участница инклюзивных проектов, связанных с театром и помогающих ей в борьбе с депрессией, которая едва не довела ее до суицида; пенсионерка Светлана Журавлева, работающая в Арсенале смотрителем; спортсмен Андрей Савушкин, в младенчестве потерявший слух и теперь признающийся, что проект «Единомышленники» позволяет ему «высказать свое мнение, свои желания, предлагать идеи». В общем, быть услышанным. Помимо них в выставке участвуют хиты мирового современного искусства – среди авторов этих вещей Луиз Буржуа, Маурицио Каттелан, Марк Куинн, Мелвин Моти, Роб Пруитт, Нео Раух, Роберт Раушенберг и Джеймс Розенквист. Работы предоставили «Гаражу» несколько коллекционеров, и три года назад, когда первая версия «Единомышленников» была показана в Москве, состав экспозиции был немного другой.

Проект был придуман в 2016-м, потом пересобран по образу и подобию столичного в Екатеринбурге (на местном уровне его только дополнили публичной программой). Здесь же, продумывая инклюзивные элементы, авторы выставки – куратор «Гаража» Анастасия Митюшина и начальник отдела выставок Волго-Вятского филиала ГЦСИ Алиса Савицкая – пришли к выводу, что если и делать что-то специальное для людей, ограниченных в возможностях свободно передвигаться или воспринимать информацию, то советоваться на эту тему надо прежде всего с ними. Так возникла нижегородская группа волонтеров-единомышленников. Все они пришли сами. Каждый что-то написал о себе – только Светлана Журавлева еще и представила свой объемный портрет: бабушка с пучком на голове, хранительница музейного зала. И все «единомышленники» написали о выставленном искусстве. Помимо традиционных аннотаций, профессиональных и обстоятельных, эти работы сопровождают и другие. Здесь обнаруживаются видеообращения на языке жестов (по-русски), тифлокомментарии (словесное описание работы для незрячих людей – достаточно надеть наушники и нажать кнопку), тактильные копии, подобные тем, что мы привыкли видеть на выставках, например, в ГМИИ им. Пушкина.

Такая копия есть у «Цветка дорожных знаков» (1987) Роберта Раушенберга – одного из ассамбляжей, собранных из помоечных железок и составивших серию «Излишки». И у скульптуры Марка Куинна «Недальновидность» (2009): это авторская реплика знаменитого монументального объекта «Мираж», изображающего пытки в Абу-Грейб, и ее сопровождает, в свою очередь, уменьшенная копия, чтобы трогать.

Помимо тактильной информации экспонаты снабжены краткими объяснениями – «текстом простыми словами». Фрагмент такого текста о Луиз Буржуа и ее тканом холсте «Я боюсь» (2009) гласит: «Здесь Буржуа вышила ниткой на ткани свои страхи. Вот что написала художница: «Я боюсь тишины / Я боюсь темноты / Я боюсь упасть / Я боюсь бессонницы / Чего-то не хватает?..»

О «Страусе» (1997) Маурицио Каттелана, поставившего на постамент чучело страуса, спрятавшего голову в песок, «простой» текст сообщает, что «художники часто ведут себя как этот страус. <...> Они боятся, что зрители не поймут их работу». А что, разве не так? Подобные объяснения, пожалуй, не помешали бы многим выставкам – большинство зрителей, таким образом, попадают в инклюзивную группу, на которую направлен проект. В действительности это для всех и про всех. Словарь-справочник терминов нормативно-технической документации трактует инклюзивность как предоставление «равных условий совместной доступности людей без инвалидности и маломобильных групп населения к зданиям и сооружениям, культурным и образовательным программам, к бытовой технике, оборудованию». В формуле описан идеал, его достижение невозможно без включенности в процесс не только маломобильных, но и вполне мобильных групп, вообще всех. Без инклюзивного образования, которое сегодня в России хиреет на глазах, не успев толком родиться, – в том числе потому, что родители здоровых детей часто не понимают, насколько необходимо их собственным детям учиться рядом с теми, кто слабее, кому надо помогать. Без реальной, а не мифической доступности среды, для начала хотя бы городской – а сегодня в центре Москвы открываются станции метро без лифтов, и в новых подземных переходах мы чаще всего обнаруживаем запертые лифты.

Реальные, пусть и очень постепенные сдвиги происходят, кажется, только в сфере культуры – в театрах после ремонтов устанавливают обязательные лифты, появляются подъемники в музеях. В Пушкинском музее, который параллельно с «Гаражом» стал одним из пионеров этого движения, осенью проходит «Инклюзивный фестиваль» и только что завершилась конференция на эту тему, которая остается тем не менее на обочине общественных интересов. Многие полагают, что занимать она должна только тех, кто сам или у кого кто-то из родных оказался обездвижен, лишен зрения, слуха etc. И всех, кажется, устраивает принятая псевдотолерантная схема, из которой исключено слово «инвалид». На вопрос, звучит ли это слово обидно, лет 10 назад мне однозначно ответила моя подруга, известный журналист Ирина Ясина, давно передвигающаяся на коляске. Она сказала: «Нет». Страшно не слово, страшно, когда государство и общество ведут себя так, будто инвалидов нет.

В том же Нижнем Новгороде, как оказалось, в одном из зданий Государственного художественного музея не так давно устроили детскую инклюзивную выставку. «На третьем этаже, – делился возмущением мой собеседник, – детей по нескольким лестничным пролетам приходилось поднимать на руках!»

Похоже, Арсенал в Нижегородском кремле, превращенный в свое время в центр искусств стараниями директора местного филиала ГЦСИ Анны Гор и его художественного руководителя Любови Сапрыкиной, которой давно нет на свете, и блестяще, со всей деликатностью и оглядкой на современные нужды отреставрированный архитектором Евгением Ассом, – единственное здесь место, обеспечивающее реально доступную среду. Оно приспособлено для инклюзивных проектов, которые устраиваются в Арсенале постоянно. На очень людном вернисаже «Единомышленников» присутствовали, разумеется, и те, кто в другие музеи просто не смог бы войти.

Нижний Новгород