«Segezha Group в убыток не уйдет и не остановится»

Михаил Шамолин возглавляет Segezha Group третий год. Ровно два года назад, только приступив к управлению крупным экспортоориентированным лесным активом АФК «Система», он сказал «Ведомостям», что основная задача – увеличить стоимость компании. Сегодня он констатирует, что в принципе Segezha Group готова к IPO, но фактически рынка для такого размещения нет и когда он будет, неизвестно. Тем не менее Segezha Group достаточно устойчива даже в нынешней нелегкой экономической ситуации и, по словам Шамолина, продолжит крупные инвестиционные проекты. «Мы предлагаем государству рассматривать лесной комплекс – и нашу компанию, в частности, – как точку роста, альтернативную традиционным секторам, например углеводородной энергетике», – говорит президент Segezha Group.

– Компании группы практически все работают, так как наши основные заводы относятся к предприятиям непрерывного цикла. То есть остановить их просто так и потом включить рубильником довольно сложно. Предприятия, которые находятся в цепочке поставок, тоже работают, потому что основное производство не может работать без вспомогательного.

Но мы принимаем, естественно, все меры безопасности: и маски, и дезинфекция, и социальное дистанцирование. Отправили большое количество работников на удаленную работу, особенно административный персонал – тех, кто может работать на компьютере из дома.

Пожалуй, наибольшая сейчас угроза [для компании] – ситуация на рынках сбыта. Активность во всем мире либо встала, либо серьезно затормозилась по основным направлениям бизнеса, которые напрямую влияют на спрос на нашу продукцию. В первую очередь строительство. Мы – один из двух ведущих мировых поставщиков упаковки для цемента, для строительных смесей, и, если встают стройки, спрос на них снижается и, соответственно, падает спрос на упаковку.

Фанера тоже используется в строительстве, а кроме него – в производстве мебели и транспортных средств. Эти бизнесы сейчас существенно затормозились в Европе, некоторые полностью остановились. Пиломатериалы – та же история: тоже строительство. Хотя с ними несколько легче, так как большую часть пиломатериалов мы экспортируем в Китай и арабские страны (прежде всего в Египет), где ситуация уже несколько получше.

В целом мы пока сохраняем рынки, удается сбывать практически всю продукцию, что мы производим. Пока не снижаем загрузку мощностей. Но все будет зависеть от того, как долго [этот кризис] продлится.

– Примерно так же. 70–75%.

– Для каждого вида продукции этот показатель будет разным. Например, на экспорт уходит около 90% бумаги, но на китайский рынок идет лишь около 10% [экспортных поставок] . В пиломатериалах экспорт 100% – примерно половина приходится на Китай. Фанеры экспортируем около 70%, в Китай – 1% [от экспорта].

– В Китае – одном из целевых рынков для нашей продукции – мы не ощутили резкого сокращения спроса. Строительная отрасль, которая является основным локомотивом потребления, чувствует себя вполне уверенно: локдаун из-за эпидемии вируса был короткий, а анонсированные меры господдержки уже начали работать.

– Мы не имеем механизмов, инструментов для оценки, какие отрасли будут вставать и в какой степени. Производство легких грузовиков и прицепов, например, – встанет оно на 100%, на 50%, на 30%? В разных странах по-разному, вероятно. А это производство – один из ключевых потребителей фанеры. Или мебельные фабрики – будут они закрыты или продолжат работу, и какой процент из них? В каких-то странах они останавливаются, в каких-то нет. Поэтому сколь бы то ни было точный прогноз составить пока крайне тяжело. Но мы готовимся.

– Пока так: операционная прибыль снизится по отношению к 2019 г., но тем не менее мы будем ее получать, в убыток не уйдем и не остановимся.

– Востребованы упаковка и все, что относится к гигиеническим изделиям: бумажные полотенца, туалетная бумага, салфетки, маски (медицинские, кстати, тоже) – все это производится с использованием целлюлозы, и спрос на нее, особенно на беленую целлюлозу, растет. Растет и цена. Но мы товарную целлюлозу не продаем. Мы не производим беленую целлюлозу, а небеленую сразу конвертируем в бумагу. А передела, который позволил бы нам целлюлозу извлечь из варочной установки и продать, у нас нет. В нашем секторе – где речь идет о промышленной упаковке – скорее наблюдается падение спроса. Насколько сильным оно будет, зависит от того, как кризис отразится на строительной отрасли в мире.

С учетом всего сказанного мы тем не менее не входим в перечень наиболее пострадавших отраслей и, более того, предлагаем государству рассматривать лесной комплекс – и нашу компанию, в частности, – как точку роста, альтернативную традиционным секторам, например углеводородной энергетике.

Для реализации потенциала лесного комплекса необходима адресная поддержка государством усилий предпринимателей по поиску новых экспортных рынков и покупателей через переформатирование инструмента экспортных субсидий и более эффективную систему поддержки перспективных инвестиционных проектов.

– Он был непростым, потому что произошло снижение цен практически по всем видам продукции лесной отрасли – начиная с пиломатериалов и заканчивая беленой бумагой. Но даже при этом нам удалось нарастить показатель EBITDA по отношению к предыдущему году на 6,2%. По темпам роста показателя EBITDA в 2019 г. мы на первых местах среди международных компаний нашего сектора индустрии. Хотя, конечно, нам точно есть чему поучиться и еще много чего предстоит сделать и в области автоматизации, и с точки зрения строительства новых мощностей.

– Придерживаясь нашей основной стратегии, мы тем не менее провели несколько модификаций. Сейчас придерживаемся следующего подхода: инвестиции только те, которые мы можем позволить себе за счет денежного потока, не ухудшая существенно соотношение между чистым долгом и EBITDA. Долговая нагрузка на компанию не должна переходить определенный лимит, за которым нам будет некомфортно.

– Отношение долг/EBITDA в районе 3.

– Он колеблется, потому что меняется размер долга в зависимости от курса рубля – заимствования в основном валютные, что совпадает со структурой нашей выручки. Находится на уровне 3–3,5. При этом на росте рублевого эквивалента выручки за счет ослаблении рубля мы зарабатываем больше, нежели теряем на росте рублевого эквивалента долга. Мы хотим финансировать те проекты, которые можем, оставаясь в пределах названного соотношения долга и EBITDA за счет своего денежного потока, и зарабатывать на повышении эффективности. И считаем возможным взять на себя несколько больше риска с учетом прибыльности инвестиций, которые мы делаем.

Сейчас, например, проводим программу модернизации существующих мощностей Сегежского ЦБК. Трехлетняя программа стоимостью порядка 11 млрд руб. включает капитальную реконструкцию содорегенерационных котлов. Это, можно сказать, сердце комбината, где регулируется цикл обмена основными химикатами и вырабатывается энергия для функционирования завода. Котлы были в довольно плачевном состоянии, когда АФК «Система» стала владельцем Segezha Group. Мы приводим эти агрегаты в современное состояние, модернизируем. Да, это стоит денег, но дает эффект с точки зрения снижения себестоимости, позволяя заместить часть энергии, которую мы покупаем из сети. У нас сейчас составляющая энергетики в себестоимости порядка 25%, а вообще-то современные целлюлозные заводы профицитны по энергетике – т. е. не просто не потребляют энергию из сети, а еще и отдают ее в сеть.

Одновременно мы строим новый цех каустизации и регенерации извести.

Это все проекты, которые имеют более 30% ставки внутреннего возврата инвестиций.

Но есть проекты, требующие больших капиталовложений, которые мы не можем позволить себе из своего бюджета, – и не можем позволить себе привлечение долга. Один из ключевых таких, которые мы сейчас рассматриваем, – строительство линии по производству товарной целлюлозы на Сегежском ЦБК. Там уже есть линия, которая производит бумагу. Мы ставим новую, которая будет производить хвойную и лиственную товарную целлюлозу в больших объемах – до 850 000 т в год. Этот проект стоит примерно 90 млрд руб. Мы пойдем по пути проектного финансирования. По такому же принципу уже строим Галичский фанерный комбинат: вложили часть капитала с партнерами, нашли банковское финансирование, буквально на этой неделе забиваются сваи, делается фундамент. К концу года мы должны иметь корпуса, куда уже будет устанавливаться оборудование.

– Есть целый ряд интересантов. Сейчас ведем переговоры по условиям финансирования, определяемся.

– Называть никого не буду. Но среди возможных участников как крупные российские финансовые институты, так и иностранные партнеры, крупные иностранные фонды.

– Мы хотели бы вопрос финансирования закрыть до осени. С учетом того, что требуется время на принятие корпоративных решений, одобрения, прохождение различных кредитных комитетов и т. д. В принципе, мы довольно далеко продвинулись, и у нас есть обоснованная уверенность, что вопрос финансирования может быть решен. Да и проект сам по себе привлекательный, потому что он опирается на понятную себестоимость сырья и на понятную инфраструктуру, которая уже существует.

– Такого рода заводы строятся в лучшем случае от 2,5 года. Мы ориентируемся на 2,5 года.

– Пока на стадии подготовки проектной документации. Это гораздо более сложный проект, чем проект в Сегеже. Гринфилд-проекты всегда и сложнее, и дороже. У Лесосибирска есть большое преимущество: сырья там очень много – и оно довольно дешевое. Дешевле, чем в Карелии, скажем так.

Потянуть два проекта мы, конечно, попытаемся, но это сложно. Поэтому пока мы точно идем вперед с проектом «Segezha запад» в Карелии и одновременно ведем переговоры, ищем финансирование в проект «Segezha восток» в Красноярском крае. Намерены реализовать оба, но я думаю, что между ними будет какой-то зазор по времени.

– Есть целый ряд партнеров, в том числе китайских, которые заинтересованы. В том числе и компания, о которой вы говорите. Но это многоступенчатый процесс. Окончательная конфигурация будет только тогда, когда мы подпишем финальные документы.

Кроме того, в этом проекте многое будет зависеть еще от строительства дополнительной инфраструктуры. Это железная дорога, система водозабора города Лесосибирска, которая потребует перестройки. Потенциально – мост через реку Енисей, который необходим для снижения стоимости доставки лесосырья с другого берега.

– Я убежден, что государство будет очень заинтересовано и в этом проекте, и в том, чтобы помочь в его реализации. Потому что, в принципе, строительство целлюлозных заводов в России, на мой взгляд, отвечает государственным стратегическим интересам. Это довольно высокого уровня переработка сырья, которого в России много. И, чем отправлять круглый лес в Китай, гораздо выгоднее его перерабатывать в целлюлозу и продавать уже продукт, который абсолютно конкурентоспособен на мировом рынке. Мировой рынок товарной целлюлозы в 2019 г. составил порядка $40–45 млрд в год. А доля России на этом рынке пока крайне мала – меньше 5%.

– Организаторы биржевых торгов декларируют возможность обеспечения рыночного ценообразования. Сейчас мы находимся в процессе регистрации на бирже, но даже это трудоемкий процесс, который, в принципе, необходимо упростить для привлечения участников. Технически у биржи всего достаточно для жизнеобеспечения процесса, но на текущий момент объемов торгов почти нет. За I квартал 2020 г. объем торгов составил всего 3600 куб. м на сумму чуть больше 7 млн руб., и то в основном по дальневосточным регионам. Это все объемы, которые обеспечивают госпредприятия по соглашениям между субъектами РФ и биржей. Круглые лесоматериалы с трудом можно отнести к биржевым товарам, основная торговля осуществляется по каналам долгосрочных кооперационных связей, а также – частично – в рамках внутригрупповых поставок. Непонятно, как будут гарантироваться объем и качество поставок и каков механизм компенсации в случае нарушения условий сделки, заключенной через биржу. Тем не менее мы готовы в добровольном порядке поучаствовать в эксперименте, расскажем о результатах.

Что касается готовой продукции, которую мы производим, она специализирована под конкретного заказчика: с очень жесткими сроками поставки, индивидуальными логистическими решениями – и ее невозможно сделать биржевым товаром. Даже пиломатериалы очень сильно отличаются по длине, влажности, сечениям, содержанию сучков, породе древесины – продавать их на бирже не реально.

То же самое касается бумаги. Разные сорта отличаются прочностью, растяжимостью, пористостью, предназначены для разного вида упаковок или машин, которые делают эту упаковку. И мировой рынок структурирован таким образом, что все потребители проводят тендеры среди производителей, а дальше поставки либо осуществляются напрямую, либо с привлечением трейдеров. Биржи, которая продавала бы эффективно такого рода продукцию, в мире пока не существует.

Мы смотрим на все каналы продаж, онлайн-торговлю. Может, в будущем сложатся условия и для какой-то формы биржевой торговли.

– Черные лесорубы – это в большой степени миф. Существует проблема на Дальнем Востоке и частично в Сибири с экспортом круглого леса либо сырых пиломатериалов простейшей спецификации в Китай – китайскими же предпринимателями. Государство предпринимает определенные шаги, и этот вопрос может быть решен достаточно быстро. Думаю, это вопрос решимости и жесткости.

Биржевая торговля не поможет в решении этого вопроса. Скорее необходимо внедрение системы прослеживаемости происхождения и оборота древесины, разрабатываемой как на корпоративном, так и на государственном уровнях.

А с тем, что не является экспортом в Китай, то по всей остальной стране черные лесорубы – это в основном мелкие предприниматели, группы людей, но не большие компании.

Почти весь серый рынок леса – это поставка пиломатериалов на развалы и рынки, где люди покупают строительные материалы для индивидуального домостроения и хозяйственных нужд. К чему это приводит, могу привести пример.

Segezha Group – крупнейший производитель пиломатериалов в России. В прошлом году мы произвели 1 млн куб. м. Из них в России мы продали ровно ноль. Все это было отправлено на экспорт. По той простой причине, что цена на пиломатериалы внутри России порядка $100 за 1 куб. м, а экспортная цена – $200. Почему так? Потому что в основном эти строительные рынки продают те самые серые пиломатериалы, которые пилятся из серого леса.

В России индивидуальное домостроение не регламентируется с точки зрения требований по архитектуре и конструкции дома. Грубо говоря, ты можешь получить разрешение на строительство частного дома, нарисовав план этого дома на салфетке и подав его в соответствующую инстанцию. В итоге люди нанимают бригаду шабашников, та идет на ближайший строительный рынок, покупает там дешевые пиломатериалы, которые производятся на левой лесопилке из левого леса, и строят этот дом. В Европе, Америке, Канаде сделать дом какой-то левой бригадой невозможно. Нанимается строительная фирма – зарегистрированная, легитимная, которая покупает строительные материалы у авторизованного производителя либо собирает дома заводской конструкции. В большинстве стран мира все частные дома делаются по каркасной технологии. Упрощенно: берутся доски, они вертикально ставятся, зашиваются ОСБ-плитой или фанерой, стены заполняются утеплителем, снаружи делается фасад, внутри отделка – все. Такой дом стоит 30 000 руб. за 1 кв. м. Это намного дешевле, чем дом кирпичный, бетонный, любой другой.

В России, насколько я знаю, было несколько попыток – построено пять или семь заводов по производству домов фабричной конструкции. И почти все они обанкротились.

Когда нет единых стандартов – архитектурных и т. д., – крайне сложно оценить стоимость и потенциальную перепродажную стоимость такого жилья. Поэтому, например, ипотека в частном домостроении практически отсутствует. А раз нет ипотеки, то нет и развития рынка индивидуальных жилых домов.

– Оценки у нас есть, сектор довольно большой. Но инвестировать в деревянное домостроение как таковое, в строительные материалы или заводы по производству домов можно, только когда есть рынок, который будет это потреблять.

– Мы свою позицию много раз доносили. Но наша позиция какая? Мы – производители стройматериалов, потенциальные производители домов из CLT-панелей (перекрестно склеенных панелей). Если на рынке будет спрос, мы его готовы удовлетворить. Готовы проинвестировать, построить соответствующие мощности, наладить выпуск современных материалов, домов и т. д. Живой пример: мы запускаем в этом году в городе Сокол завод по производству CLT-панелей. Специально проинвестировали в эту технологию, потому что она может применяться для строительства многоэтажных домов. О’кей, пусть для индивидуального строительства требуются структурные изменения, но CLT на рынке может применяться уже сейчас в конструкциях строящихся многоэтажных, многоквартирных домов. Может быть, с небольшими доработками строительных норм и правил, но это возможно. А учитывая, что жилья в России строится около 80 млн кв. м в год, даже условные 5% от этого объема создают огромный рынок для производителей подобных конструкций. При этом CLT перед бетоном имеет ряд преимуществ: и скорость сборки, и чистота застройки, экология, и эстетичный внешний вид.

– Мы сейчас планируем построить два многоэтажных дома. Один дом, жилой, – недалеко от ст. м. «Октябрьское поле». Есть участок земли, есть проект, который сейчас проходит согласование. Надеемся, что в течение ближайших года-полутора этот дом будет построен и станет примером первого многоэтажного дома из деревянных конструкций CLT [в России]. Посмотрим, как это удастся, насколько будет пользоваться спросом. Но надо еще много этапов пройти: согласование с МЧС, пожарные требования, строительные требования, [проверка] прочности и т. д. Ну и наконец, эти квартиры еще купить должны.

– Завод вот-вот будет. К сожалению, коронавирус создает неопределенность, потому что осложнил приезд специалистов из Австрии, которые должны настраивать оборудование. Но первоначальный план был первую товарную продукцию дать в конце 2020 г. Пока пытаемся уложиться в эти сроки плюс-минус два месяца. Пытаемся наладку, настройку оборудования организовать дистанционно, попробовать программирование станков через интернет. Одним словом, принимаем меры, которые нацелены на то, чтобы попытаться заявленные сроки соблюсти.

– Завод рассчитан на производство 50 000 куб. м товарной продукции. Это совсем незначительный объем для глобального рынка. Мы его полностью сможем экспортировать. С точки зрения бизнес-кейса для нас он не зависит от объемов CLT-стройки в России. Но, поскольку мы начнем производить не только сами CLT-панели, но и сопутствующую обвязку на том же заводе, у нас фактически будет полный комплект деталей, для того чтобы собирать многоэтажные деревянные дома. И если эта тема в России пойдет и будет пользоваться популярностью, начнет развиваться, то ничто нам не мешает построить и еще один такой завод. А затем и еще один или даже не один.

– Там будет восемь этажей. А материала на такой дом пойдет около 7000 куб. м.

– Да. Что в масштабах страны, можно сказать, вообще ничто. По себестоимости такой дом не сильно отличается от бетонного дома при очевидно более высоких экологических качествах. А с точки зрения потребителя? Жить в деревянном доме – это и модно, и оригинально, и экологично. Народ все больше и больше проникается экологической темой.

– Мы являемся крупнейшим производителем в России домов из клееного бруса, делаем порядка 40 000 куб. м в год. Как сегмент рынка эти дома существуют и даже развиваются. Но не так чтобы бурно. Пока это просто сегмент, который дает рентабельность. Чтобы был понятен масштаб, пока это только около 2% нашей общей операционной прибыли (EBITDA). То есть цифра пока незначительная на фоне нашего общего финансового результата. Но если вы спросите, есть ли потенциал деревянного домостроения, то да, безусловно есть.

– Это проектный институт, один в общем-то из немногих, если не единственный, квалифицированный коллектив, который остался на российском рынке и что-то понимает в проектировании и строительстве предприятий лесной отрасли. Начиная прежде всего с целлюлозно-бумажных комбинатов и заканчивая фанерными производствами, лесопильными и т. д. Очевидно, чтобы построить целлюлозный завод, нам нужно иметь достаточно глубокий уровень экспертизы, поскольку это довольно сложное производство и легко ошибиться. Все просчитать и построить его за 90 млрд руб. за два года или ошибиться и получить [стоимость] 150 млрд и долгострой на пять лет. Разница между этими двумя сценариями – это разница между успешным окупаемым бизнесом и полным провалом, банкротством.

– На ближайшие 10 лет они [«Гипробум»} будут загружены на 100% своей мощности, даже больше. «Segezha запад» – целлюлозный завод на 850 000 т. «Segezha восток» – целлюлозный завод на 1 млн т. Галичский фанерный комбинат в Соколе – CLT-комбинат и новая бумагоделательная машина на Сокольском ЦБК на 60 000 т. А еще завод клееных деревянных конструкций новый в Сегеже мы планируем строить, реконструировать фанерный комбинат в Кирове. Есть проект по реконструкции лесопильных мощностей Лесосибирска и Онеги с заменой оборудования на более современное, проект по строительству нескольких котельных и нескольких пеллетных заводов, реконструкция существующего производства Сегежского ЦБК, о которой я уже говорил.

– Наша собственная инвестпрограмма в предыдущие два года и в планах на 2020 г. колебалась на уровне около 10–12 млрд руб. в год. В эти затраты мы укладываем весь так называемый поддерживающий CAPEX, а также новые проекты. Пока превышать этот уровень капитальных затрат мы не хотим.

– У нас, естественно, есть и стратегия, и бизнес-план, и все модели финансово просчитаны. Те проекты, о которых я говорю, мы можем себе позволить в зависимости от ситуации на рынке. Сейчас пришел коронавирус – наверное, доходы в этом году мы получим меньше, чем могли бы. С другой стороны, ослабление рубля нам помогает с точки зрения выручки, потому что наши затраты рублевые, а выручка – валютная.

Поэтому пока мы темп движения по нашим инвестпроектам регулируем в зависимости от того, насколько быстро растут наши показатели.

Другими словами, мы точно будем делать ту программу, о которой я вам рассказываю, вопрос только в темпе. При этом есть реперные точки – Галичский фанерный комбинат, СLT-завод и реконструкция Сегежского ЦБК и строительство его второй линии. Эти проекты в приоритете.

– Рентабельность по EBITDA – около 24%. Что, в принципе, если сравнивать с компаниями лесной отрасли в мире, один из самых высоких показателей. Но мы компания пока небольшая в сравнении с лидирующими мировыми игроками целлюлозно-бумажной промышленности. Что одновременно и хорошо, и плохо. Плохо – потому что у нас меньше финансовых возможностей, а хорошо – потому что нам есть куда расти. Мы имеем преимущество в виде дешевых и качественных лесных ресурсов в структуре себестоимости продукции. Имеем возможность строить новые заводы с применением новейших технологий, которые это преимущество будут усиливать. А в России есть большой объем пока еще неосвоенного сырья.

Я считаю, что Россия должна иметь совершенно другое, чем сейчас, место в мире по доле рынка лесопродукции (разнообразной – начиная от простейших переделов и заканчивая готовыми изделиями).

– С точки зрения отчетности, аудиторской истории, прозрачности, структурированности, управляемости компания готова к IPO уже сейчас. Мы можем провести его в любой момент. Главный вопрос – какой мультипликатор мы можем получить в текущих рыночных условиях.

Я не буду сейчас называть конкретных цифр, но существуют некие границы, при которых мультипликаторы становятся для нас неинтересными.

На развитие нам пока хватает собственных средств. Финансовый ресурс у нас есть – заемный, – чтобы инвестпрограмму реализовывать. Если мы сочтем, что мультипликатор достаточно высокий и нам выгоднее провести IPO и привлечь для инвестиций акционерный, а не банковский капитал, то проведем размещение.

– Если компания получит ликвидность – хорошо. У меня будет возможность докупать или продавать. Но я пока, честно говоря, не думаю об этом. Не этим мотивирован. Это не является для меня каким-то основным драйвером. Мне хочется построить компанию. Я хочу из компании средней сделать компанию крупную путем реализации той стратегии, которую мы же сами и разработали. Это то, что вселяет в меня энергию, уверенность, удовольствие от работы.

– Я точно не ставлю для себя никаких временных горизонтов. У меня нет установки: ну вот, еще два, три, четыре, пять лет я поработаю, а потом буду думать, что делать дальше. Я вижу, что перспектива у компании огромная, что реально можно много чего сделать. И я мыслю не категориями лет, а категориями проектов. Планов громадье. И на их выполнение потребуется огромное количество усилий, которые я с удовольствием попытаюсь приложить. Получится или нет – жизнь покажет. По крайней мере я постараюсь.