«Рынка искусства у нас нет»

Когда говорят «художник Вера Мартынов», я вспоминаю картинку: 2015 год, вручение «Золотых масок», Театр Станиславского и Немировича-Данченко, награды художникам раздают Глеб Фильштинский и Вера – тогда еще Мартынова, художник-сценограф – в ослепительно красном платье, как вспышка: «Художника обидеть может каждый. Мы обидим 31 художника и поощрим только шесть».

Десять лет в «Лаборатории Дмитрия Крымова», работа главным художником и архитектором в «Гоголь-центре» (Вера и превратила Театр им. Гоголя в «Гоголь-центр» в 2012 г.), трансформация в художника Веру Мартынов (на монтаже одной из выставок из фамилии «Мартынова» в прямом смысле слова отвалилась буква «а»), два сезона кураторства «Нового пространства» Театра наций, переезд на сезон в Петербург…

Вера Мартынов возвращается в Москву – у них друг на друга снова большие планы.

– Да. Похоже на то.

– Да. Оба проекта были настолько масштабными, чтобы обеспечить себя разнообразными делами на весь год. Важной частью процесса было исследование. Слово, может быть, скучное и уже затасканное, но процесс был невероятно увлекательный. Запасники четырех загородных царских дворцов – Петергофа, Павловска, Гатчины и Царского Села – были не просто передо мной открыты, они стали пространством моей работы. Получился целый мир, тотальная инсталляция, посвященная 100-летию превращения этих дворцов в музеи.

– Да, не бывала. Но перед этим была «Вечная Россия» (инсталляция-перформанс в соавторстве с Мариной Давыдовой Eternal Russia в берлинском театре Hebbel am Ufer. – «Ведомости»). Сейчас я смогла посмотреть на эту тему с другого ракурса, так что представление не изменилось, а появилось. Не могу сказать, что сейчас я специалист в вопросах революции и императорской жизни, но некое понимание есть. Искусство – а в проекте хватало подлинных предметов – о многом рассказывает.

– Да. На второй сцене БДТ я перезнакомилась за год с сотнями людей, и это были не просто шапочные знакомства – совместная работа: и большой труд, и масса впечатлений. Мы сделали более 20 перформансов, самых разных: были перформансы, где участвовало 50 человек, были – где только двое; были высокотехнологичные перформансы – и диалог двух людей при помощи жестов.

– С точки зрения организации – я подчинялась структуре театра. А с точки зрения художественных решений – это была полная свобода.

– Это прецедент, но не стратегически развитая история. Чтобы были плоды, такую работу надо делать года четыре – и на пятый будет очевидный результат. Ты видела раньше перформанс в драматическом театре? Нет? И теперь еще долго не увидишь, программа закрылась.

– Мобилизована я всегда, но, если я знаю, что проект длится 10 лет, будет мобилизованность другого качества. Но ясность очень помогает и облегчает жизнь. Ясность и внятность. Мы договорились на сезон, пожали друг другу руки, и разногласий не было и близко.

– Не думаю, что переезд из Москвы в Петербург ради таких прекрасных проектов – это резкие изменения в моей жизни, вовсе нет. Одно изменение, правда, можно зафиксировать. Оно не резкое, а, скорее, естественное, постепенное. После проекта такого масштаба, как «Хранить вечно», у меня растянулось сознание, если так можно выразиться. Например, набрасываю один сюжет на листе бумаги, а в голове сразу возникает-придумывается серия в каком-то определенном материале со сложной технологией, и я вижу эту серию сразу в пространстве. Что-то вроде профдеформации, но очень весело!

– А я просто жила в этом отеле, когда работала над проектом «Хранить вечно», и он мне сразу очень понравился. Когда я уезжала на съемки в 4 утра, мне давали с собой вкусное яблоко, воду и легкий бутерброд. Такого раннего завтрака хватало для хорошего настроения всей съемочной группы из трех человек. Директор и идеолог Wynwood Анастасия Баранова мыслит широко, отель развивается, она следит за происходящим в городе. На Настино предложение сделать что-то вместе я сразу согласилась. Что именно? Конечно, выставку современных художников! Где? На их шикарной лестнице, ведущей на крышу. О чем? Да о Петербурге, о его настроении. Для меня это был хороший деловой повод познакомиться с местными художниками и галеристами, посмотреть, о чем они думают, чем живут. Еще одно исследование города. А для гостей – культурный бонус: прямо в отеле выставка качественного, честного искусства. Если бы я увидела подобное в другом городе мира, я бы очень порадовалась и даже позавидовала людям, которые что-то такое делают.

– Так устроен дом. Тут и придумывать нечего: поднимаешься по лестнице, смотришь живопись и объекты, что-то зацепил краем глаза, что-то рассмотрел внимательнее, о чем-то мимолетно подумал, затем выходишь на веранду и смотришь на крыши, на небо, на купол Казанского собора – вот и склеилось настроение то ли неги, то ли печали. На стеклянных стенах лифта мы написали белым маркером стихотворение 19-летнего Иосифа Бродского про одиночество и компромиссы. На русском и английском. Отелю вообще, мне кажется, очень свойственно состояние вневременности, одиночества. Это хорошее место для размышлений, в отеле можно посмотреть на свою жизнь со стороны, немного остраненно и на расстоянии, переоценить те или иные события. Я люблю жить в отелях. Это освежает восприятие. Работа над выставкой была сплошным удовольствием. И когда все было сделано, как же приятно стало приводить туда друзей и вести задушевные беседы о жизни в Петербурге! Теперь у меня, и не только у меня, это одно из любимых мест в Петербурге.

– «Сарафан-FM» – это раз. И потом, о выставке уже написали разные журналы. Мы попали в раздел «Выставки, ради которых стоит специально приехать в Петербург», вместе с выставками в Манеже, Эрмитаже, Русском музее. Вход свободный, выставка открыта 24/7. 60 произведений искусства, 27 художников на пяти этажах. Где еще такая романтика – смотреть искусство ночью, в тишине, с бокалом вина?

Да еще и в жанре «выставка-погода» (work in progress). Это значит, что экспозиция постоянно меняется. Появилась в Петербурге новая классная галерея Myth, очень стильная, и – раз! – мы добавили новые объекты, графику Лизы Бобковой. Я очень полюбила эту художницу, ее графику и скульптуры, а еще она была нашей участницей в «2 сцена То Stage» и дебютировала как перформер в Каменноостровском театре.

– В Петербурге с отелями, как я поняла, так обстоят дела: есть сетевые – Four Seasons, «Астория» (Rocco Forte) и т. д. Есть мини-отели, иногда очень уютные, иногда халтурные. Есть отели ужасные, совковые, страшные или – другая крайность – с претензией на шик, совсем неприятный тип.

Продюсер выставки «Хранить вечно» Даша Женихова осмотрела ландшафт Петербурга на предмет отелей и, видимо, решила: это единственное приличное место, где можно поселить художника и партнеров. В одном мини-отеле, где я останавливалась, в душе не было воды, зато над кроватью висела репродукция Кандинского – под стеклом, немного мятая. Я позвонила администраторам: «Воды нет, ребят». Они отвечают: «Ну сейчас будет, сейчас». А я после рабочего дня: выехала в 6 утра из Москвы, в одиннадцать сидела уже на встрече и дальше без маковой росинки весь день как заведенная. Приходишь в отель в 10 вечера, а там нет воды и смятый Кандинский висит. Звоню еще раз: «А вода будет?» Отвечают: «Будет». Еще через час говорят: «Сейчас придем». Кто-то приходит, смотрит, ничего не происходит. Потом они перестают брать трубку. И где-то примерно в 2 ночи, отчаявшись принять душ, уже кричишь: «Или Кандинского снимите, или работать научитесь!» И в этот момент люди собираются с силами, приходят – и включается вода. Повесить Кандинского – это взять на себя ответственность за качество, я так считаю. Пусть даже и репродукция. Но мятая репродукция уже не годится.

– Художник картины пишет, а куратор их выставляет. Это две разные профессии, и соприкасаются они по касательной. У меня язык не повернется назваться профессиональным куратором. Я художник с широким кругозором и интересом к людям, поэтому могу заниматься и программированием – в случае театра, – и делать небольшие выставки, вроде «Со-отношений». На проект покрупнее в роли куратора я не решусь: во-первых, жалко себя как художника лишать удовольствия работать, во-вторых, готовиться к такому проекту надо будет очень долго, а это опять же значит, что я-художник будет сидеть сложа руки. Курировать – пожалуйста, но намного интереснее для меня деятельность в качестве архитектора, художника, режиссера.

– Петербург – отдохновение души. Вот так пафосно и поэтично я хочу высказаться. Мне очень нравится принципиальность каналов: улица разделена водой, и мне в этом видится какая-то фатальность. Вода хореографирует, создает свою траекторию движения. Город плоский и тем самым очень удобен для велопрогулок – я надеюсь вскоре велодвижение здесь разовьется на всю мощь. Мало что может быть приятнее, чем ездить по набережным на велосипеде в белые ночи. Простор, ветер, красивейшие архитектурные ансамбли, лодочки и баржи – отдыхают глаза, плеск воды убаюкивает. Петербург прекрасен, и я очень благодарна этому городу за душевный покой, в который я окунулась здесь. В Москве такое состояние редкость.

– Стереотипы – это такие грубые обобщения, а я стараюсь не обобщать и не давать оценочных суждений. Команда, которая работала на «Хранить вечно», – петербуржцы. И такой скорости реакции, такому уровню ответственности, сплоченности команды можно только позавидовать. Я близко познакомилась с командой БДТ и тоже могу сказать о них очень много хорошего. Когда видишь реальность, стереотипы не нужны. Да, темп у города другой. Но в момент работы все идет по плану, быстро, по-деловому. Я познакомилась с галеристом Мариной Гисич и ее командой – и у них все по-настоящему бодро и как-то душевно, что ли. А вот где не хорошо, лениво и медленно, так это в других – не частных или не авторских – институциях. В кабинетах Смольного могло бы быть поживее, мне кажется. Я там однажды была: торжественно, церемониально, чинно. На стенах – гербы с якорями, а в коридоре – выставка уровня средней школы. Откуда работы? Санкт-Петербургский союз художников. Организация старая, с традициями… Кто-то про эти выставки пишет? А хорошие современные художники – на частной территории, в отеле. «Эксперименты за свой счет», как сказал министр культуры.

Хочется ли в Петербурге безумной кипучей энергии? Очень! Вот знаете, недавно я была на Усачевском рынке в Москве. Там все буквально бурлит: продукты есть, продавцы есть, изобилие, все продается-покупается, нарядные люди прогуливаются с бокалами шампанского вдоль лавок с фруктами. Рынок есть, в широком смысле слова. Все работает, в бизнесе общепита научились совмещать приятное с полезным, понимать, что интересы людей лежат в области «вкусно поесть, пропустить бокал холодного белого, провести время с удовольствием», поэтому тут же, на рынке, и певица, и тапер, и дегустации разные. Загляденье!

А рынка искусства у нас нет. И нет для этого никаких предпосылок. У нас нет закона о меценатстве, пол-Петербурга стоит в запустении, дворцы чахнут на балансе государства. Современное актуальное искусство преподносится как элитарная и опасная территория, развитие которой надо сдерживать, а не поддерживать. У нас нет пространства современного театра, нет ни одной институции, которая фокусируется на перформансе, развивает среду. Что-то происходит время от времени, но вопреки обстоятельствам, а не благодаря им. У нас нет среды современных художников, нет уважения к современным практикам. В общем, все довольно плохо. Хотя, конечно, смотря на что ориентироваться.

– Думаю, да. Но до этого, мне кажется, более важно поработать с законами о пропаганде гомосексуализма, об усыновлении, об оскорблении чувств верующих, о митингах. Хотя я не знаю, что надо делать первее, я в этом не разбираюсь. Знаете, я сейчас подумала, что закон о меценатстве мало на что повлияет, потому что у нас не умеют играть в честные игры. Этим законом начнут пользоваться примерно так же, как любым другим законом.

– Прямое. Матрешка – это часть нас. Это не та вещь, которая будет стоять у меня дома, но закрывать глаза и говорить: «Не знаю, что такое матрешка, нет ее» неверно. Она есть, она вездесуща, она может возникнуть в самых неожиданных местах. Видела ее недавно в отеле – не поверите – InterContinental на Тверской. При всем этом европейском лоске, «незаметном» европейском дизайне, в ванной комнате стояла матрешка с солью для ванны. Это не была коробочка из можжевелового дерева, это не было милое берестяное лукошко, не малахитовая шкатулка, эта была чертова расписная матрешка, пошлейшая, с Измайловского рынка. Матрешки везде, матрешки в головах. И их не надо бояться. На них надо смотреть в упор и эту матрешку из головы вытаскивать. Я вообще думаю, что самое полезное, чем нужно заниматься, так это ходить к психотерапевту и обсуждать в том числе этих вот матрешек.

– Страшно вглядываться в себя и стыдно порой, я понимаю. Нормальный комментарий, распространенный. Один мой знакомый был одно время кем-то вроде ассистента Фрэнка Гери, великого архитектора. Ему сейчас 90, а тогда Фрэнку было около 70, а приятелю за 30, и у них возник такой диалог: «Фрэнк, откуда в тебе столько энергии?! Ты генерируешь идеи, ты прекрасно выглядишь, ты отлично себя чувствуешь – в чем твой секрет?!» И Фрэнк ему говорит: «Все очень просто. После 30 каждую неделю – поход к психотерапевту». Мне было 20 с чем-то, когда я эту историю узнала и очень хорошо запомнила. А вот сейчас, когда мне после 30, я, преодолев довольно сильное внутреннее сопротивление, хожу довольно часто и жалею, что не делала этого раньше. Своей головой надо заниматься с детства, и заниматься этим регулярно, как чистить зубы, ну, или ходить к терапевту, мониторя физическое здоровье.

– Вам не кажется, что это еще и снобизм? Мне представляется, что понятие «душа» достаточно универсально. Насчет «надрыва» могу сказать следующее: раньше, учась в академии и какое-то время после, был у меня такой образ: будто бы я стою на обрыве, одно неосторожное движение – и сорвусь. Мне было необходимо это ощущение риска для жизни, этот «надрыв», я специально себя эмоционально расшатывала – в чем-то, конечно, неосознанно. Просто не умела по-другому. Сейчас мне это не нужно. Однажды почувствовав, как хорошо жить в ладу с собой, хочется только так и продолжать. А прочувствовав дно отчаяния, печали, тоски, стало понятно, что «туда» я не хочу больше никогда. Собственно, поэтому в моей жизни и возникла психотерапия.

– Уже забрали. Ну это такая была не совсем торжественная история. Ну забрали и забрали, по пути на работу. На нашей защите дипломов – она проходила в театре Васильева – не было ни одного человека с нашего факультета, кроме Евгения Сергеевича Вахтангова, нашего учителя живописи. Он был к нам очень нежен.

– Нам повезло, что мы встретились и мы – были мы. Можно сказать, что нам повезло, когда нас попросили больше не приходить в академию. Нам повезло, что мы много и с удовольствием работали. Нам очень повезло, что у нас была энергия и азарт. Нам повезло, что Анатолий Васильев – умный гений – в тот момент жил в Москве. Нам повезло, что Игорь Попов построил этот уникальный театр на Сретенке. Нам повезло, что Дмитрий Крымов и Васильев были знакомы. Нам сильно повезло. Особенно хорошо везет, когда не забываешь мечтать и продолжаешь работать. Кстати, на ту поездку в Праге мы сами заработали деньги на гастролях. СТД оплатило производство павильона, а мы – себя. Это было очень смешно: стайка девушек в платьях и седой старик – Саша Назаров, технический директор театра Васильева, носит длинную седую бороду и хвост – строят павильон – ого-го! – России! Польские, американские и норвежские монтажники, наши соседи, иногда просто садились и смотрели на это как на спектакль. «А что, у вас война? – спрашивали они. – Почему только женщины и старики работают?» Помогали нам по дружбе саморез докрутить, стремянку подержать.

– И то и другое, все завершилось в Петербурге и началось в Москве: выставка о театре в России, в Новом Манеже. Это проект Театрального музея им. Бахрушина, открытие в ноябре.

И еще есть одна причина: в Петербурге так прекрасно, что не хочется уезжать. Весной я буквально за волосы выволокла себя в Нью-Йорк, посмотреть три крупные выставки, а затем заглянула на открытие Венецианской биеннале. Дело не в том, что мне так уж не хотелось ехать в Венецию или в любимый Нью-Йорк – напротив, очень хотелось, но как-то проще не выбираться из своей уютной постели, отрываться от трескающихся льдов на Неве. Но необходимо заставлять себя смотреть, что происходит в мире. Только так можно сохранить адекватность. Это отрезвляет от самовлюбленного российского дурмана и какой-то полудепрессивной дремы. Когда осознаешь размах мирового арт-сообщества, сносит крышу. А закруглим нашу беседу тем, с чего начали: путешествие сильно освежает вкусовые рецепторы, смотришь на свою жизнь как бы издалека, многое проясняется.